Виталий фон Ланге - Преступный мир [воспоминания сыщика]

Оставив агента возле лошадей, я с остальными по­дошел к двери квартиры цыгана и постучался; дверь открыл сам Сережка. Замечательно то, что цыган да­же не спросил через дверь, кто стучится, а открыл ее, как будто бы знал, кому отворяет дверь. Надо знать, что блатыкайны в редких случаях спрашивают, кто стучится; этим пользуется полиция, заставая все врасплох.

Войдя в первую комнату, я усмотрел спящими на полу двух мужчин и молодую девицу. Не разбудив их, я произвел осмотр их одежды, причем нашел у каж­дого по револьверу и финскому ножу. Под подушкою нашел по кошельку с несколькими рублями. Я раз­будил спавших и спросил, откуда они прибыли. Один из них, оказавшийся впоследствии Марком Яковенко, ответил, что приехал из Херсона, где имеет собствен­ную землю и дом. На мой вопрос, кому принадлежат шарабан и 4 лошадки, Яковенко заявил, что его соб­ственные и куплены им вчера у неизвестного челове­ка за 600 руб., и что весь выезд он предполагает про­дать цыгану, заработав лишь 50 руб. Сам же зани­мается барышничеством на конных рынках. Одно­временно с задержанием Яковенко, его сожительни­цы и товарища, была запряжена в шарабан четверка кобылиц, и я вместе с арестованными поехал к при­стани с целью выезда в Одессу. На пароходе, во время пути, мои агенты беседовали с задержанными, желая добиться сознания; о случае убийства кучера им при­казано <было> не говорить ни слова. В Одессе никто из задержанных не желал сознаться в убийстве, не­смотря на то, что я проводил с каждым обвиняемым по несколько часов.

Ввиду упорства арестованных, я опять отправился к тому еврею, который сообщил о них сведения, и просил его сказать мне, не рассказывал ли обвиняе­мый подробности убийства.

«Нет, не говорил ничего, только сказал, что со­жительница была переодета мужчиною», заявил мне еврей.

Этого обстоятельства мне было совершенно доста­точно, чтобы добиться сознания одной хотя Таньки. Когда я вызвал Таньку для допроса и, сказав ей о том, что Яковенко сознался в убийстве кучера, указав, что она была одета мужчиною, обвиняемая, после неко­торой паузы, рассказала подробно, при каких обстоя­тельствах совершено было убийство:

«Шли мы втроем из Тирасполя в Одессу; пройдя верст восемь, нас нагнал порожный шарабан. Това­рищ Марка - Максим попросил кучера подвезти нас. Кучер согласился; мы заняли места сзади кучера, где вообще садятся господа; не проехав и версты, как Мак­сим, имевший при себе револьвер, нанес удар по за­тылку кучеру, от которого последний свалился с ко­зел в левую сторону экипажа. Марк, сняв с себя ре­мень и затянув им шею кучера, стащил его при по­мощи Максима с шарабана и бросил в канаву. Я силь­но испугалась. Марк, взяв вожжи, погнал лошадей. Я действительно была переодета в костюм Марка».

Остальным обвиняемым не оставалось ничего бо­лее, как повиниться в преступлении. Задержанный Максим оказался старым конокрадом, фамилия его Григорьев. Все обвиняемые присуждены на 12 лет к каторжным работам. Потерпевший, земский началь­ник, получил обратно все похищенное.

Подделыватели печатей и фальшивых паспор­тов («ксива») и сбытчики их. Беглые из раз­ных мест заключений и ссылок, а также такие преступники, которые разыскиваются судом или полицией, беглые солдаты-дезертиры, уклонившиеся от исполнения воинской повинности и вообще лица, лишенные прав, желая скрыть свое прошлое, приоб­ретают подложный документ, назвавшись вымыш­ленной фамилией. Будучи задерживаемы за преступ­ление, они судятся как за первое совершенное пре­ступное деяние и тем скрывают свои старые грешки. Если личность задержанного покажется полиции сом­нительной, то она проверяет его документ, высылая фотографическую карточку задержанного вместе с паспортом в места приписок и тогда только устанав­ливается подложность документа.

Однажды мне попался в руки билет, выданный Ольвиопольским мещанским старостою на имя Файн- штейна, явленный из дома Родоконаки. Осмотрев этот документ, я по характеру почерка пришел к заключе­нию, что подписи писаря и старосты написаны одною рукою, только подпись старосты искаженным почер­ком. Взяв этот документ, я отправился в квартиру Файнштейна, жившего в нижнем этаже. Придя к нему, я спросил находившегося там еврея, могу ли я видеть г. Файнштейна.

«Это я, что вам угодно?» отвечает еврей.

«Как, вы Файнштейн? Я ведь знаю вас более 10-ти лет за г. Гольдфайна», возразил я ему. Он предполагал, что, не видя его лет 7, я его не узнал. Гольдфайн от­пустил бороду, тогда как ранее никогда ее не носил.

«Расскажите мне, при каких обстоятельствах вами приобретен подложный документ и кто его написал; я, с своей стороны, постараюсь поддержать вас и все меры приму к тому, чтобы вы понесли ничтожное на­казание по суду за проживательство по чужому виду (977 ст. ул.), не свыше 3-4 дней ареста», сказал я Гольдфайну.

«Отлично! дайте мне слово, что вы выгородите ме­ня и я устрою так, что тот самый писец, который мне написал документ, напишет и вам».

Гольдфайна я пригласил с собою, чтобы переодеть­ся и взять одного молодца-городового и затем прис­тупить к сеансу.

Я и городовой Ладыженский переоделись крестья­нами и отправились с Гольдфайном в его квартиру, последний послал жену свою за писателем, а мы в это время стали обсуждать план наших действий.

Около 11 часов утра в квартиру Гольдфайна появ­ляется еврей, которого хозяин квартиры знакомит с нами. Еврей спрашивает меня, чем он может быть полезным. В ответ на это я, указывая на Ладыжен­ского, говорю ему, что мы товарищи, приехали в г. Одессу из Нерчинска, куда были сосланы в каторж­ные работы за святотатство и оттуда бежали, не имея никакого письменного вида; мы, будучи знакомы с Файнштейном, просили его указать нам такого чело­века, который мог бы снабдить нас фальшивым доку­ментом.

«Хорошо! документы будут такие, что можете сме­ло заявить их в полицию, как г. Файнштейн; за каж­дый документ придется вам уплатить по 25 рублей».

«Это немного дорого для нас, мы за два документа согласны дать вам 25 руб.».

Долго раздумывал еврей; наконец, согласился на­писать за 30 руб. Затем, обращаясь к жене хозяина, просил ее съездить в казначейство и купить два гер­бовых листа бумаги по 60 коп. лист.

«Теперь я схожу за печатью, которая у меня хра­нится за большим вокзалом, на Лагерной улице, а вы, г. Файнштейн, приготовьте закусочку и немного креп­кой водки», сказал еврей и вышел из квартиры.

Наскоро переменившись с Ладыженским пальто, я выскочил через окно на улицу и издали стал следить за евреем. Оказывается, что он пошел в совершенно противоположную от большого вокзала сторону, на­правляясь к Екатерининской улице; по пути несколь­ко раз останавливался и оглядывался; вошел он в дом № 100 по Екатерининской ул. в квартиру, помещаю­щуюся против ворот.